Сайт о магии и оккультизме

Главная Гостевая книга Обо мне

Гороскоп
Зодиакальный
Галльский
Китайский
Семейный гороскоп
Совмещение гороскопов

Имена
Имя – это характер
Ваше отчество
Буквы Вашего имени
Имя и числа
Обряды и приметы
Именинный календарь

Здоровье
Наведение порчи
Снятие порчи
Народная медицина

Обучение
Гипноз
Психотренинг
Телепатия
Хирология
Ясновидение

Гадания

Книги

Разное
Музыка


Алексей

Имя Алексей в переводе с греческого означает "защитник".

Знак зодиака - Весы
Планета - Юпитер
Цвета имени – красный,светло-зелёный
Камень – александрит, яшма

И в звуках, и в соотношениях признаков имени Александр есть равновесие и некое стояние, - не то чтобы непременно устойчивость, а отсутствие побуждений двинуться вследствие самозамкнутости; в этом имени есть какая-то геометрическая кубичность. И если Александр все-таки движется, то это движение определяется внутренними силами и потому выражается рядом раздельных между собой актов, восхождением по ступеням, вообще - шагом: Александр шагает, что всегда сопровождается соответствующим стуком-звуком, соответствующим внятным и раздельным проявлением во вне его продвижений. Напротив, и в звуках, и в свойствах имени Алексей, и еще больше в подлинной церковной форме этого имени Алексий, содержится неравновесность, неустойчивость, отсутствие стояния и потому - движение. Но движение это определяется не изнутри, а извне, внешним притяжением и, как не исходящее от раздельных актов самоопределения, как тяга, само не бывает раздельным. У Алексея нет шага, а - скольжение. И звук его движение соответственно должен быть сравниваем с шелестом, вроде звука сухих листьев. Движение Алексея не активно, как у Александра, а пассивно. Если бы тяготеющая масса Алексея была велика, то при движении своем он волочился бы и производил, следовательно, большое расстройство в окружающей среде, - давил бы всех и все, что попадалось на пути, громыхал и скрипел. Но тяжесть его не велика и потому тяга внешних сил или дуновения атмосферы увлекают его без особого насилия над окружающим, и непрерывными, хотя и неожиданно прихотливыми путями, он скользит от одних жизненных отношений и форм внутренней жизни - к другим. Звук же этого скольжения выше, чем у Александра, хотя и в последнем нет низких басовых регистров, и стоит почти на границе со звуком женским.
В Алексее состав личности близок к таковому же Александра, и элементы личности в значительной мере соответствуют элементам личности Александра. Но для Александра характерна очень точная определенность горизонта сознания, вследствие чего сознательное и под- и сверхсознательное находятся в весьма точном соответствии между собой, и тем определяются равновесие и самозамкнутость этой личности. В Алексее - та же соразмерная пропорция элементов личности самих по себе, порознь взятых, но совокупность тех из них, которые попадают в область сознания, уже не соразмерена с совокупностью элементов подсознательного. Переместив уровень сознания в Александре, и именно - подняв этот уровень значительно вверх, мы тем самым получим Алексея. Иначе говоря, подсознательное (включая в себя и сверхсознательное) образует в Алексее напластование более глубокое, чем в Александре, а сознательное - представлено слоем более тонким, нежели у последнего. По данной глубине подсознательного Алексею для равновесия личности требовалась бы гораздо большая степень сознательности и ума, чем он имеет и может иметь. Если бы представить себе Алексея приобретшим такую сознательность и ум, но без изменения бывшей у него глубины подсознательного, то Алексей перестал бы быть Алексеем и стал бы Александром, но не обыкновенным Александром, а великим, гением. Но в том-то и дело, что структура личности Алексея такова, что всякое возрастание в нем сознательности ведет и к ускоренному, сравнительно с ростом сознательности, росту подсознательных корней личности; духовно возрастая, Алексей делается еще более Алексеем, в пределе же стремится к юродству.
Отсюда ясно: у Александра окружающая действительность воспринимается преимущественно через сознание и потому вызывает сознательно самоопределяемую реакцию, которая, следовательно, словесна, раздельна, рациональна. Напротив, тот внешний мир действует на Алексея через подсознательное, и реакция Алексея тоже подсознательна, эмоциональна, исходит не единым актом, а как бы струится непрерывным током, эмалирует из него нерасчлененно и иррационально.
Сравнительная тонкость и несплоченность сознания характерна для Алексея. Это - рыхлое сознание, легкорасторгающееся и обнаруживающее то, что под ним; его хочется сравнить со слабо свалянным и легко разлезающимся войлоком. Такое сознание свободно пропускает сквозь себя непосредственное воздействие внешнего бытия на внутреннюю сущность, и обратно. Алексей соприкасается с миром почти что обнаруженной подсознательностью, и потому его отношение к миру бытийно - в хорошем или плохом смысле - зависит от данного лица, но эмоционально, стихийно, мистично и малоответственно. Бытие продувает Алексея, а он претерпевает это; но какое бытие - в разных случаях это бывает различно. Алексей словно лишен покрова, отъединяющего его от внешнего мира, мало сплочен в себе, совсем не микрокосм и не монада, в противоположность самообособленному Александру; Алексей - завиток мира и для временной хотя бы устойчивости непременно мыслится прислоненным к чему-то или к кому-то, а без этого внешнего прикрепления к месту непременно будет увлечен неизвестно куда, неизвестно какими ветрами.
В нем есть что-то онтологически болезненное; неприспособленность к самостоятельному существованию в мире - неприспособленность внутренняя и, легко может быть, хотя не необходимо, - внешняя. Предельно - оно есть, как сказано, юродивость. Алексей в своем предельно высшем раскрытии есть юродивый или около того; и даже тогда, когда, на поверхностный взгляд, данное лицо не имеет ничего общего с юродивостью, внимательный анализ все же откроет в таком Алексее некие пробелы сознания или рыхлость сознания, сквозь которые сочатся непосредственные движения подсознательного, то есть основную конституцию юродивости.
В Алексее - беззащитность, если не в грубом смысле, то в более внутреннем. В этой беззащитности и болезненности юродству - уродству соответствуют в той или другой мере признаки некоторого убожества: не то шепелявость, не то заикание, не то колченогость и т.п.
Ум тонкий - понимая это слово в обе стороны. В смысле положительном - это способность ума улавливать нежные, едва намеченные оттенки, - то, что еще не сформировалось, это - чуткость к символам, и потому - склонность к символизму. Для такого ума, лишь на поверхности своей сознательного, главную же свою деятельность развивающего подсознательно, и притом эмоционально, всякое слово, всякий образ, всякое суждение окрашиваются иносказательностью, и потому такому уму свойственно стремление быть иносказательным. Но он тонок и в ином смысле - не крепок, собой мало владеет, себя в руках не держит, следовательно, не умеет и не хочет выразиться в связанном и раскрытом творчестве; он дает больше блесток, отдельных звездочек, самодовлеющих проникновении, нежели длительное слияние или хотя бы могучую вспышку. Это - ум капризный и прихотливый, "то проницательный, то отказывающийся действовать. Его проявления мало согласованы между собой, и если каждое врозь как эмоциональное, даже насыщенное эмоцией, само по себе звучит очень убедительно и подкупает своей непосредственностью, то вместе взятые они уничтожают друг друга, потому что и не антиномичны, и не согласованы, а просто говорят о разном или поразному. Обычно в известную полосу жизненных впечатлений Алексей высказывает ряд однородных, хотя и не сведенных к единству суждений или, скорее, восклицаний; но в другую полосу он брезгливо и раздражительно, хотя тем же тоном предельной непосредственности и внутренней убежденности, разметает и растопчет все прежнее. С Алексеем хорошо вот сейчас - и будь этим доволен: не рассчитывай, что и впредь будет хорошо на той же почве общения. Напротив, через некоторое время Алексей может возненавидеть тебя, как напоминание о прошлом, его же собственном прошлом, и будет ненавидеть - тоже только некоторое время тонкой, звенящей на самых верхних, почти на границе слуха, нотах, бессильной по остроте своей брезгливости ненавистью. В тебе он возненавидит себя самого, связность своего собственного существования, ибо Алексей - по натуре своей импрессионист, и мгновенное impression овладевает им всецело, чтобы далее столько же всецело быть отвергнутым. А потом, при новой полосе впечатлений, он опять может вернуться к старым, подходя к ним по-новому, и с ним опять может стать хорошо.
Если бы этот импрессионизм не был столь эмоционален и столь мгновенен, то из этой переменчивости могли бы возникнуть опасные и разрушительные страсти, раздробляющие все вокруг, как удары молота. Но именно мгновенность этих впечатлений и взаимоборственность их, не обобщаемых в разуме, не дает им внедряться в волю, и потому Алексей остается сравнительно тихим и неактивным во внешнем мире. Его воля не поспевает за впечатлениями его чувства, а через разум, скопляясь и обобщаясь в нем, они не могут действовать по своей взаимоборственности. Отсюда в Алексее беспомощность, хотя в смысле элементарного жизненного устройства Алексей приспособиться может; несмотря на беспомощность, а может, и именно вследствие нее, Алексею свойственна хитринка, не хитрость, а именно хитринка в уме. Алексей - человек с хитринкой. Она не к худу или не к большому худу, а скорее - средство самозащиты, мимикрия своего рода: Алексей прикидывается Алексеем более, чем он есть, и отсюда - его тяга к юродству. Если он слывет глупеньким, то он будет показывать дурашливости более, чем есть на самом деле, в душе подсмеиваясь, что этой маской он провел тех, кто хотел использовать его беспомощность. Если он заикается, то в иных случаях изобразит большее заикание, чем есть на деле, когда надо скрыть рассеянность или незнание. Алексей прост и простоват; но, кроме того, он простится под простоту, культивирует в себе тонкость и рыхлость разума, и видя в ней утонченность духа, и инстинктивно маскируя свою беспомощность.
Свойственное Алексею юродство, маска, есть вместе с тем некое ограждение себя от ответственности, объявление себя вне ответственности. Опираясь на свою маскированность, он, как все маскированные, склонен позволять себе такое, на что не отважился бы без маски, и считает, что ему, объявившему свою безответственность, должны спускать то, что недозволительно другим. Тогда Алексей позволяет себе - именно позволяет, а не просто есть такой - грубость, резкость, иногда если взятая маска - хамство, какое-нибудь лакейство, пошлость.
Алексей непосредственен. Но непосредственность его преувеличенно показывается также и маской непосредственности, маской простоты, маской неинтеллектуального строения внутренней жизни. Эта маска есть способ восстановить отношения с миром, внутренним недостатком чего-то, - в Алексее нарушенные. Делая возможной жизнь, эта маска не может, однако, всецело восполнить природную ущербность Алексеев, и они, живя в мире, все же не приспособлены к ней: все что-то "не так" у них, и потому они неизбежно стремятся к своему верхнему пределу, к юродству. Хотя и не в грубом виде маски, а в тончайшем покрове духовной отьединенности, не понятном всякому и не видимом большинству, они стараются искусственно создать себе оболочку, которой не дано им по природе, и отделить себя, и скрыть себя от мира.


Вернуться к списку имён

Используются технологии uCoz